Как ни печально, когда одинокий молодой человек отвергает заигрывания красивой, соблазнительной и притом не слишком добродетельной женщины, публика в большой восторг не приходит.

Гете говорил, что Вильгельм – яркий и любимый портрет его самого, но называл своего героя простаком. С ним соглашались и современники, и потомки. Карлейль, переводивший роман на английский, назвал Вильгельма тряпкой. Слово это незаслуженно обидное. Вильгельм добр и щедр, страдания других трогают его сердце. Он берет на себя заботу о Миньоне, с которой дурно обращался хозяин, и о беспомощном полубезумном арфисте. Он делает все посильное, чтобы облегчить страдания несчастной, но, следует признать, довольно надоедливой Аврелии – с ней читатель познакомится чуть позже.

Молодой и неопытный, Вильгельм дает себя обмануть презренным людям, которым, когда они нуждались, помогал деньгами. Его щедрость подкупает. Он еще и отважен: когда на актеров напали, Вильгельм храбро сражался, пока его не ранили. Многие герои романов завоевали сердца читателей, обладая куда меньшими добродетелями. Вольно же Карлейлю так порицать его за сдержанность.

Гете уже задолго до того вывел свой портрет в первой книге «Страданий юного Вертера», а также в двух пьесах – «Гец фон Берлихинген» и «Клавиго». Всем трем персонажам, как и Вильгельму, недостает силы воли. Они слабохарактерны, они рабы своих чувств. Остается заключить, что эти пороки Гете видел в самом себе. Он наделил Вильгельма собственными стремлениями, мыслями, чувствами и привычками. Гете любил декламировать свои стихи – любит и Вильгельм. Гете имел обыкновение глубоко изучать заинтересовавшие его предметы – таков же и герой. Гете дал ему свой темперамент, свои идеалы, свое желание совершенствоваться, любовь к искусству, свой поэтический дар и уязвимость перед женскими чарами. Вильгельм так же непостоянен, ему так же недостает упорства, он подвержен влиянию всех и каждого. Нельзя не признать, что порой с Вильгельмом нужно немалое терпение, чтобы не выйти из себя. И, как очень часто бывает, если автор – сам герой произведения, действует не столько он, сколько окружающие, в результате он остается в тени других персонажей, выписанных более объективно.

Вильгельм наконец выздоравливает и, все еще желая стать актером, направляется вместе с Миньоной и арфистом с Гамбург, где его приятель Зерло управляет театром. В Гамбурге Вильгельм получает письмо от Вернера-младшего, из которого узнает о смерти отца.

Вернер предлагает Вильгельму вложить деньги в общее дело, которым бы тот управлял. Мейстер отказывается. Его ответное письмо вызывает у Вернера определенное беспокойство. Я процитирую наиболее важные места.

«Достичь полного развития самого себя, такого, каков я есть, – вот что с юных лет было моей целью, моей смутной мечтой. Не знаю, как в других странах, но в Германии только дворянину доступно некое всестороннее, я сказал бы, всецело личное развитие. Бюргер может приобрести заслуги и в лучшем случае образовать свой ум; но личность свою он утрачивает, как бы он ни исхищрялся. Дворянин, поскольку он общается со знатнейшими вельможами, сам усваивает вельможные манеры, а так как перед ним распахнуты все двери, манеры эти входят у него в плоть и кровь, а так как осанка и вся его персона отличают его при дворе и в армии, то немудрено, что он кичится ими и не скрывает этого. Своего рода величавая грация в обыденных делах, беспечное изящество в делах серьезных и важных вполне пристали ему, показывая, что он нигде и никогда не теряет равновесия. Он – лицо общественное, и чем лучше выработаны его жесты, чем звучнее голос, чем рассчитаннее и ровнее все его поведение, тем совершеннее он сам. Если же он одинаков с высшими и с низшими, с друзьями и родными, то упрекнуть его не в чем, и желать, чтобы он был другим, не приходится. Пускай он холоден, зато рассудителен; пускай неискренен, зато умен. Раз в любую минуту он способен владеть собой, значит, больше нечего от него и требовать, а все прочие способности, талант, богатство только лишь добавления».

Я опущу три абзаца. Далее в письме говорится: «А непреодолимо влечет меня именно к тому гармоническому развитию моих природных свойств, в котором мне отказано рождением. После того как мы с тобой расстались, я немалого добился путем телесных упражнений, в значительной степени поборол свою обычную застенчивость и умею держать себя с достаточным достоинством. Точно так же усовершенствовал я свой голос и свою речь и могу, не хвалясь, сказать, что встречаю одобрение в обществе. И наконец, не стану скрывать, что во мне день ото дня растет желание быть лицом общественным, действовать и преуспевать на широком поприще. Сюда относится тяготение мое к стихотворству и ко всему, с ним связанному, а также потребность развить свой ум и вкус, дабы, наслаждаясь тем, без чего я не могу обойтись, мало-помалу научиться находить хорошим лишь по-настоящему хорошее и прекрасным – по-настоящему прекрасное. Теперь ты видишь, что обрести все это для меня возможно только на театре и что единственно в этой стихии дано мне свободно вращаться и развиваться. На сцене человек образованный – такая же полноценная личность, как и представитель высшего класса; дух и тело при всяком труде должны идти нога в ногу, и здесь я так же могу и быть и казаться, как в любом другом месте».

Иными словами, посвящая себя сцене, бюргер, играющий роли великих и благородных особ, способен приобрести культуру и манеры, присущие знатным людям от рождения. Но это может означать и большее: поскольку мы существуем в мире, который есть лишь видимость реальности, для нас непостижимой, то нет разницы – играть ли роли на подмостках театра или же на сцене, которую мы столь нелепо называем настоящей жизнью.

Теперь у Вильгельма есть деньги, и он собирается вместе с Зерло ставить пьесы. Зерло неохотно соглашается нанять странствующую труппу, с которой раньше путешествовал Вильгельм. Филина тоже с ними. Именно тогда она и говорит Вильгельму слова, вошедшие как минимум в один сборник цитат: «А коли я люблю тебя, что тебе до того?» На это Вильгельму нечего ответить. Филина становится любовницей Зерло. Первая пьеса, которую партнеры намерены поставить, – «Гамлет», и Вильгельму предстоит сыграть самого принца. Юмор у Гете ближе к сарказму, чем к веселью; в юности у него было пристрастие к розыгрышам.

Описывая постановку «Гамлета», Гете создал сцену высокой комедии, хотя, вероятно, такой задачи себе не ставил.

Вот и генеральная репетиция. После нее Вильгельм уходит к себе, начинает раздеваться и вдруг, к своему изумлению, видит у кровати пару женских туфель, принадлежащих, видимо, Филине. Тут он обращает внимание на слегка сдвинутый полог и делает вывод, что за ним прячется Филина.

– Встаньте, Филина! – кричит он. – Что это значит? Куда девались ваша рассудительность и благопристойность? Вам хочется, чтобы завтра мы стали притчей для всего дома?

Тишина.

– Я не шучу, – продолжает он, – таким шалостям я не пособник.

Ни звука, ни движения. Он отдергивает полог, а кровать пуста! Вильгельму неприятно, что противная девчонка его одурачила.

На следующий вечер состоится премьера. Публика в восторге от игры Вильгельма. После спектакля актеры устраивают вечеринку. Потом Вильгельм отправляется к себе, раздевается, гасит свет и ложится в постель. Услышав какой-то шорох, резко садится. Его обнимают две нежные ручки, его осыпают страстными поцелуями, он чувствует прикосновение пышной груди, и у него не хватает решимости оттолкнуть незнакомку. Утром он оказывается в постели один и даже не знает, с кем делил ложе. Догадливый читатель, конечно, понимает, что это Филина. И она, по-видимому, разочаровалась в своих ожиданиях, ибо вскоре опять исчезает. Больше мы ее не увидим, но в конце книги узнаем о ее дальнейшей судьбе.